Это автобиография девочки из Йемена, которая первой в истории страны добилась расторжения принудительного раннего брака. Книга стала мировым бестселлером, и остается им уже десять лет.

По данным ЮНИСЕФ, больше половины девушек Йемена выходят замуж до 18 лет. Некоторые — даже в восемь лет. Это не запрещается законами страны. А шариатский комитет Йемена препятствует повышению брачного возраста даже до 15 лет. Автор книги — юная Нуджуд Али — первая, кто решился разорвать этот круг, бросив вызов традициям шариата.

Детство закончилось, когда Нуджуд вернулась из школы и узнала: отец выдает ее замуж за тридцатилетнего деревенского курьера. Как и в других странах Аравийского полуострова, в йеменской семье власть принадлежит мужчине, а женщина не смеет ослушаться. Поэтому Нуджуд оставалось только смириться. По условиям контракта, муж должен был заботиться о ней, как о дочке, а сексуальные отношения отложить до совершеннолетия. После свадьбы испуганную девочку увезли в провинцию Хадджа, где вместо заботы муж насиловал, избивал и унижал 9-летнюю жену.

Два месяца Нуджуд жила, постоянно ожидая новых ударов, и оскорблений. А потом отважилась на побег. По совету второй жены отца девочка отправилась прямиком в суд. К счастью, там нашлись люди, которые согласились помочь и добиться развода. В суде Нуджуд защищала Шаде Нассер — первая женщина-адвокат Йемена. Журнал Glamour присвоил Шаде и Нуджуд звание «Женщина года — 2008».

Поступок Нуджуд вдохновил других девочек, живущих в ближневосточных странах, решиться на то, чтобы изменить свои жизни. Перестать терпеть насилие и боль. Бороться с жестоким традициями и за возможность быть детьми. Вслед за Нуджуд в суд обратились еще две девочки — девятилетняя Арва и двенадцатилетняя Рим. А в Саудовской Аравии большим героем стала восьмилетняя девочка, которая тоже решилась попросить о разводе и получила его.

Книга Нуджуд — это история борьбы и победы, которая подарила надежду тысячам юных девушек, насильно выданных замуж до совершеннолетия.

Портал Материнство публикует отрывок из книги.

Разговор с судьей

По лицу судьи скользнула тень недоверия.

— Так ты хочешь развестись?

— Да!

— Постой... Я правильно понимаю, что ты замужем?

— Да!

У судьи Абдо тонкие черты лица, а белая рубашка как будто осветляет смуглое лицо. Он явно не верит мне: с каждым моим «да» его лицо становится все темнее и мрачнее.

— Но как же ты можешь быть замужем! Сколько тебе лет, ты слишком мала...

— Я. Хочу. Развестись. — Я говорю медленно, но уверенно.

Мне удается сдержать слезы — похоже, я и правда их все выплакала. Я страшно волнуюсь, но не собираюсь отступать. Я знаю, чего хочу, и я получу это. Я прекращу свои страдания прямо здесь. И прямо сейчас.

— Но ты же такая маленькая... И такая хрупкая.

Я утвердительно киваю головой, не отводя взгляда от судьи. Он задумчиво теребит усы. О, пожалуйста, пусть он согласится мне помочь!

— Скажи, а почему ты хочешь развестись? — В его голосе звучит спокойствие, за которым Абдо пытается скрыть смятение.

Все еще не отрывая взгляда, я говорю:

— Мой муж меня избивает.

Мои слова звучат для него как пощечина: судья дергается и его лицо застывает. Он, наконец, мне верит: со мной произошло что-то ужасное, и у меня нет ни одной причины врать.

Немного подумав, он решается задать мне самый главный вопрос:

— Ты еще девственница?

В горле застревает удушающий комок. У нас в стране не принято о таком говорить, это стыдно, неприлично. Тем более, этот судья — абсолютно чужой для меня человек. Разве может быть в моей жизни еще больше стыда?

— Нет, у меня была кровь...

Мои слова явно шокировали его, хоть он и попытался это скрыть. Глубоко дыша, Абдо взволнованно произносит:

— Я тебе помогу.

Чувствую, что избавилась от тяжелого груза: наконец-то это все закончится. Пройдет пара часов, и я получу развод, смогу вернуться в семью, смогу быть со своими братьями и сестрами, ходить в школу, а все остальное останется в темном и страшном прошлом. Смогу спать ночью, не вздрагивая от каждого шороха — вдруг в комнату войдет он...

Но я слишком рано почувствовала себя свободной.

— Понимаешь, это не так быстро, как ты могла надеяться. Будет суд, но я не могу обещать тебе, что ты его выиграешь.

Через какое-то время в комнату вошел другой судья. Он согласился, что дело непростое. Судью зовут Мохаммед аль-Гхази — это главный прокурор, начальник всех судей, как объясняет мне господин Абдо. Они в два голоса утверждают, что дело сложное и щекотливое: такого на их практике не случалось. Они объясняют, что в Йемене часто выдают замуж маленьких девочек, не достигших пятнадцати лет — это древний обычай, нарушающий государственный закон. Они говорят, что я первая девочка, которая решилась пойти в суд. «Понимаешь, малышка, это вопрос семейной чести».

Поправка к закону от 1999 года разрешает родителям отдавать замуж девочку, не достигшую пятнадцати лет, если муж пообещает не принуждать ее к сексуальной жизни до достижения половозрелости. Это условие соблюдается редко.

Растерянный господин Абдо говорит, что нам нужен адвокат. Зачем адвокат? Они же сами говорят, что мой брак незаконен. А разве законы не должны защищать людей? Я не могу вернуться домой и снова попасть в водоворот страха, избиения и издевательств. Как же они этого не поймут! Как заговоренная, я твержу одну и ту же фразу: «Мне нужен развод, мне не нужен адвокат. Я хочу развестись!».

— Мы найдем способ, мы обязательно поможем тебе... — неуверенно бормочет Мохаммед аль-Гхази, сам не понимая, удастся ли ему сдержать слово.

* * *

Уже почти два часа дня, и скоро все закроется. Сегодня среда, а значит, с завтрашнего дня начинаются мусульманские выходные — суд будет закрыт до субботы. Но у меня нет этого времени.

— Ты ни в коем случае не можешь вернуться домой. Кто знает, может, к субботе тебя уже увезут или случится что-то ужасное.

Господин Абдо предлагает мне пожить пока у него. Увы, это невозможно, так как его жена с детьми уехали погостить к родственникам, а по традициям ислама женщина не может проживать с мужчиной под одной крышей, если она не является членом его семьи.

Слово берет Абдель Вахед — третий судья. Он предлагает свою помощь и разрешает мне побыть гостьей в его доме столько, сколько нужно. Этот судья совсем не похож на двух других — он коренастый, носит очки и строгий костюм, который придает ему очень уверенный и даже импозантный вид. Мне боязно на него смотреть и уж тем более разговаривать, но он мой единственный шанс не возвращаться сегодня домой, так что выбора у меня нет.

У Абделя большой удобный автомобиль с кондиционером. Практически всю дорогу до его дома я просидела молча, изредка поглядывая на него. Кажется, он хороший и заботливый отец, раз так по-доброму отнесся к чужому ребенку. Вот бы мой отец был таким же...

Я так и не решаюсь поблагодарить его, но вдруг он первым обращается ко мне.

— Нуджуд, ты очень смелая! Я восхищен твоим поступком. Многие девочки твоего возраста оказываются в таком же положении, но ты первая не побоялась заговорить об этом. Ты имеешь полное право требовать развода, и уж поверь мне, мы сделаем для этого все возможное. Ты никогда больше не вернешься к мужу, обещаю.

Мне еще никто не говорил таких слов. От смущения я краснею и лицо растягивается в огромной улыбке.

— Ты уникальная! Поверь, твоя история вдохновит многих других на борьбу за свободу.

Дома нас встретила жена Абделя и его дети. У него есть дочь Шима, которая младше меня на три или четыре года. В ближайшие дни я буду жить в ее комнате. Там полно игрушек, особенно кукол Fulla — это африканская Барби, о которой мечтают все девочки Йемена. А еще в доме судьи есть телевизор — это такая роскошь! Вокруг него столпились четверо братьев Шимы.

Мама объяснила Шиме, почему я оказалась здесь, и она очень тепло меня приняла. Сразу видно, что она растет в любви и заботе, так что история об избиении маленькой девочки злым взрослым трогает ее до глубины души.

Мне улыбается Саба, жена судьи, и говорит: «Нуджуд, прошу, чувствуй себя как дома». Так вот она какая, настоящая семья — здесь не накажут, поддержат и защитят. Именно здесь в первый раз я решилась рассказать свою историю.

Свадьба. Февраль 2008 года

Мы с Моной часто прогуливались по проспекту Хайл и любовались витринами, забыв обо всем. Сколько шикарных нарядов, совсем не похожих на наши черные платки, существует в этом мире! Особенно нам нравилось разглядывать белые свадебные платья — они всем своим видом излучали любовь и счастье, которые ждут девушку в этот прекрасный день.

— Inch'Alla (Переводя буквально «Если будет на то воля Господа»), и ты будешь в таком в день своей свадьбы, — всегда шептала Мона, не отрывая взгляда от витрины.

* * *

Мона почти никогда не улыбалась. Ее собственная свадьба была устроена на скорую руку, и ни о каком шикарном наряде речи не шло. Она предпочитала не говорить о своем замужестве, особенно после того, как ее муж внезапно исчез. Я чувствовала, что за этим кроется какая-то история, потому что взрослые часто шептались, а Мона всегда закрывалась, когда разговор заходил о ее муже. А еще она всегда шептала мне, что желает, чтобы мой муж был добрым и заботливым.

* * *

Я вообще ничего не знала о том, что значит быть замужем. Почему-то мне казалось, что свадьба — это большой веселый праздник с кучей подарков, сладостей и драгоценностей. А еще, что это начало новой жизни, и что она обязательно будет лучше прежней. Я несколько раз была на свадебных церемониях моих родственниц — они всегда проходили с музыкой и танцами. Женщины наряжались: делали яркий макияж, укладывали волосы как модели из рекламы шампуня, а самые кокетливые украшали челку маленькими заколочками. Молодоженам расписывали руки хной, и я всегда думала, что когда-то и мои руки будут такими красивыми.

* * *

Папины слова стали для меня неожиданностью. Я даже не сразу поняла, что он имеет в виду, говоря «теперь настал твой черед». Сперва я растерялась, а потом даже восприняла эту новость с радостью. Замужество казалось мне шансом на новую счастливую жизнь за пределами дома — в последнее время находиться там стало совсем невыносимо. Отец потерял работу в муниципалитете, а новое место найти так и не смог. У нас была уйма долгов, и мы жили в постоянном страхе, что хозяин квартиры выставит нас за дверь.

Мы экономили на всем. Как только мама не исхитрялась, чтобы прокормить семью. Сначала из рагу пропало мясо — даже не вспомню, когда я в последний раз ела fatah (рагу из говядины). Наверное, это был день, когда мы вместе с родственниками были в ресторане в честь Аида, конца рамадана. Детям тогда еще разрешили выпить Pepsi — американскую черную газировку. Помню, что перед уходом официант побрызгал мне на ладошки духами. Они так вкусно пахли!

Обычно наш рацион состоял из риса, овощей, блинов с ароматным йогуртовым соусом из лука и чеснока, а на десерт мы с мамой готовили bin al sahn (Традиционный и очень популярный йеменский слоеный пирог, напоминающий пахлаву) с медом. Если отцу удавалось заработать достаточно денег, то братья покупали на рынке курицу, которую мы готовили по пятницам, в священный для мусульман день.

Мама научила меня печь лепешки. Мы готовили их в печи tandour, совсем как тогда, когда жили в долине. Но однажды ее пришлось продать, чтобы выручить деньги, как и многие другие личные вещи. Поскольку денег не хватало, маме пришлось продать не только ее. Рассчитывать на отца стало трудно.

Однажды наступил день, когда продавать уже было нечего, и тогда мои братья стали одними из тех бродяжек, что продают на светофорах водителям всякую мелочовку вроде салфеток или жвачки. Через какое-то время к ним присоединилась Мона, но ей не повезло: не прошло и двадцати четырех часов, как она попалась полицейским, и они отвезли ее в какое-то особое место для людей, которые нарушают закон. Мона рассказывала, что она видела там женщин, которых обвиняют в том, что они встречались с несколькими мужчинами одновременно. Охранники были к ним жестоки и таскали их за волосы. Сестра сделала еще одну попытку вернуться к уличной торговле, но после еще одного столкновения с полицейскими решила не рисковать и отказалась от этой идеи. Это значило, что пришел черед поработать нам с Хайфой. Мы ходили между машин, держась за руки и не осмеливаясь взглянуть в глаза водителям. Впрочем, те тоже делали вид, что не замечают двух оборванок.

* * *

В дни, когда отец не ленился допоздна в кровати, он вместе с другими безработными слонялся по главной площади, надеясь найти хотя бы временный заработок и устроиться чернорабочим, каменщиком или даже мальчиком на побегушках, чтобы выручить хотя бы тысячу риалов (примерно 270 рублей). После полудня он обычно жевал кат с соседями — папа говорил, что это помогает ему расслабиться и немного забыть о проблемах. Такое времяпрепровождение стало для него ритуалом: он усаживался по-турецки, аккуратно вытаскивал лучшие листья из маленькой пластиковой сумки, а затем отправлял их в рот. В конце концов листья превращались в один огромный шар, который он мог пережевывать часами.

Как раз в один из таких моментов к папе обратился тридцатилетний мужчина и сказал, что хочет породниться с нашей семьей: взять кого-то из дочерей в жены.

Мужчину звали Фаез Али Тхамер. Он родом из нашей деревни, а в городе работал курьером: развозил на мотоцикле разные товары. Отец принял его предложение почти сразу. По его логике, избранницей Фаеза должна была стать я — самая старшая после Джамили и Моны, которые уже замужем.

Этим же вечером я подслушала странный и резкий разговор между Моной и отцом.

— Нуджуд еще слишком мала, чтобы становиться чьей-то женой!

— Что ты имеешь в виду? Пророк Мохаммед взял Аишу в жены, когда ей было всего лишь девять лет!

— Отец, сейчас все совсем не так, как во времена пророка, — настаивала Мона.

— Как же ты не поймешь, что замужество, это лучший способ защитить Нуджуд? Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я не хочу, чтобы с ней случилось то же, что с тобой и Джамилей... Если она будет замужем, то какой-нибудь проходимец не лишит ее чести, и она не будет опозорена... Хватит с нашей семьи вас двоих, все пускают сплетни... И Фаез кажется очень достойным: его знают в квартале, он родом из нашей деревни. И Фаез обещал, что не притронется к Нуджуд, пока та не станет взрослее.

— Но отец...

— Все уже решено! И к тому же, у нас не так много денег, чтобы прокормить семью. Выдадим замуж, и одним голодным ртом станет меньше.

Мама оставалась безучастна. Было видно, что решение отца расстраивает ее, но возражать она не решалась. Она очень хорошо усвоила, что женщинам в нашей стране нужно подчиняться приказам мужчин, и ничего с этим не поделать. Ее собственный брак был устроен так же, как сейчас мой.