Дочь слушала сказку на ночь по «Детскому радио», а я читала. Ей пора было уже спать, и сказка должна была закончиться, так что я закрыла книгу и пошла к ней. И увидела, как мой ребёнок плачет – тихо плачет в постели, под ласковую детскую сказку.
- Что такое, доча? – удивилась я.
- Мама, мамочка, там зайчик, его никто не по-ку-па-ет! – страдальчески зашептала дочь.

Ласковый голос, между тем, неумолимо гнул свою линию. «И вот, папа, наконец, согласился купить девочке синего зайца. Они пришли в магазин, но зайчика там не было. «Что такое? – удивилась продавщица игрушек. – То полгода никому не был нужен, а то вдруг сразу всем понадобился. Нет его, опоздали вы». Дочь, уже не сдерживаясь, заревела в голос. Я прижала её к груди и убеждала слушать, дослушать конец сказки, ведь вот девочка с папой вернулись домой, а там, на диване, как раз и сидел синий заяц – видимо, его купила мама, иначе как-то трудно объяснить его появление.

Но дочь не слушала. Она плакала, причитала «бедненький синенький зайчик» и «я бы его обязательно купила», а я вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной. Тем страшнее беспомощной, что вспомнила себя в её возрасте, как я рыдала над одноглазым мишкой или заброшенной куклой. Это было не притворство, не блажь. Это действительно была до боли острая жалость, хотя и совершенно иррациональная. Я попробовала воззвать к разуму.

- Ну, послушай, ведь синий заяц – просто одна из вещей, которые сделаны человеком и продаются в магазине. Как, например, тапочки. Ведь ты же не станешь жалеть тапочки?
- Ничего ты не понимаешь, мама, - скривившись, но твёрдо сказала дочь. – Зайчик – не тапочки. Зайчик чувствует.

И она снова заплакала: «Я бы познакомила его с моим розовым зайчиком!» Я уцепилась за этот проблеск розового позитива и предложила немедленно найти зайца и взять его в постель. Мы так и сделали, попутно прихватив ещё и коричневого медведя. Дочь лежала с ними в обнимку и понемногу, всхлипывая, успокаивалась, а я, словно мне этого было мало, попутно читала ей мораль: «Вот видишь, ты не дослушала – и не узнала, какой настоящий конец у сказки. В следующий раз, пожалуйста, не спеши реветь, пока всё не выяснится».

Но говоря эти разумные слова и гладя её по спине, я по-прежнему думала, что ничего, ничего не могу с этим поделать. Иррациональная жалость – и даже не только к зайцам, но и к тапкам, и даже камушкам, способность одушевлять мир вокруг себя – спутники детства. Замечательный рассказ – «Друг детства» - написал об этом Виктор Драгунский. В нём мама – хорошая, умная, понимающая, но взрослая мама – даёт своему сыну Дениске медвежонка вместо боксёрской груши. Отрабатывать силу удара. Дениска смотрит на медвежонка и вспоминает, как он кашей его кормил и шептал секреты ему на ушко. И не может ударить. И хотя он при этом испытывает душевную муку, и я сама не любила в детстве этот рассказ именно потому, что не могла прочитать его, не залившись горючими слезами, - сейчас я думаю, что этим он и хорош. И те Денискины (и мои) страдания были нужными страданиями.

Потом дети вырастают – и эта жалостливость проходит. Неизвестно ещё, так ли это хорошо. Но жить, безусловно, становится легче.