Зима пришла в Город только в середине декабря. Давно покорив деревни, городишки и городки, на подходе к нему она почему-то медлила. И только когда коньки уже отчаялись прочертить на льду свои узоры, а снегокаты и не надеялись поставить новый рекорд скорости, зима, наконец, раскрыла над землёй миллионы своих белых парашютиков…

По сложившейся традиции Город приветствовал зиму стоя. Тысячи машин, выстроившись вереницей на всех улицах и бульварах, гудками и светом фар воспевали свой отчаянный гимн снегу.

А перед самым Новым годом, будто не прижившись, зима в странной спешке вдруг покинула Город, таща за собой наспех собранные чемоданы, набитые длинными белыми одеждами. И хмурый Город, осенними, заспанными дождями, тщательно смыл со своих улиц все следы ее присутствия.

Именно поэтому все ёлочные игрушки Города чувствовали себя необыкновенно важными: кто еще, кроме них, сможет соткать ту невидимую завесу праздника, которая медленно опустится на унылые и серые улицы? И, тихонько перешептываясь и перестукиваясь в своих тесных коробках на балконах, антресолях и шкафах во всех домах Города, терпеливо ждали они своего часа.

И на одном из балконов, в большой черной коробке, перевязанной серебристой ленточкой, жили томительным ожиданием разноцветные игрушки. «Уже скоро, - шепнул им в щелку вездесущий ветер, - в других домах уже давно нарядили Ёлки!». И взволнованные этой, ставшей уже очевидной новостью, игрушки возобновили свои горячие споры. Предмет обсуждения из года в год был один и тот же: кто же, кто именно разделит в том году вместе с мамой, папой и Алёшкой всю радость праздника Рождества? Кто будет весело поблескивать с Ёлки и еле слышно колыхаться в такт песням и хороводам?

А Ёлка каждый год была разная: то серебристо-синяя, с большими глянцевыми шарами насыщенного василькового цвета и маленькими, как будто припорошенными инеем, шишками; то золотисто-красная, с бусами из крошечных колокольчиков, алыми бантиками в золотой горошек и желтыми свечками с застывшим стеклянными пламенем. В позапрошлом году ёлка была украшена мягкими, плюшевыми игрушками. Чего там только не было: важные снеговики с оранжевыми носами, веселые санты, в красных кофтанчиках с белой опушкой, игрушечные варежки на веревочке, и крохотные, не то пинетки, не то валеночки….А в прошлом году, по просьбе Алёшки, Ёлку украсили героями сказки «Щелкунчик»: внизу, у основания ёлки, висел серый Мышиный король, в желтой короне, с хитрыми черными глазками; рядом с ним была развешена и его свита – маленькие мыши, с противными тонкими пальцами и длинными проволочными хвостами. Дальше шли деревянные игрушки: кареты, лошадки, солдаты, слоны и обезьянки, подвешенные за одну лапку. Наконец, на самом верху, всегда готовый к бою, висел большой деревянный Щелкунчик, и жутко стесняясь своих больших зубов, пытался улыбаться. Нарядная кукла-девочка Маша на соседней ветке деликатно смотрела в другую сторону.

Ближе к Татьяниному дню, в самом конце января, Ёлку обычно разбирали, а все игрушки отправлялись в свою большую коробку из-под маминых сапог. И весь оставшийся год они жили воспоминаниями и рассказами о празднике, о том, как радостно блестели Алёшкины глаза, как восхищались гости «красавицей-ёлочкой», как восхитительно пахло запеченным гусем с яблоками…Больше всех, разумеется, важничала старая электрическая гирлянда. Ей и в самом деле было что рассказать тем неудачникам, которые так и не попали на Ёлку в этом году, - ведь она много лет подряд была удостоена чести светиться, мигать и жонглировать разноцветными огоньками на нарядном деревце. Она была на Ёлке даже в том году, когда мама и Алёшка напекли имбирных пряников, и, украсив их белой глазурью, развесили вместо игрушек. И лежа в коробке, скрученная кольцом гирлянда встревала в каждый разговор, в каждую историю какой бы то ни было ёлочной игрушки…И лишь у одной из них не было никакой, совсем никакой истории про Рождество. Паж – так называли здесь этого небольшого стеклянного мальчика в голубом камзоле и в берете с пером на макушке – так ни разу и не побывал на Ёлке. Заваленный старой мишурой, которую никто давно уже не вынимал, он лежал на самом дне коробки и каждый год надеялся встретить праздник со всеми остальными, чтобы у него тоже появилась своя собственная рождественская история…

…Впрочем, одна история у него всё же была, и жарким июлем, в то время, пока, вдоволь наговорившись, все игрушки мирно посапывали в коробке, он всё вспоминал и вспоминал тот день в магазине, когда весёлый и возбужденный Алёшкин папа в ткнул в него пальцем:

- Вот этого возьму…

И девушка-продавщица, которая каждый день перед уходом желала всем ёлочным игрушкам в магазине доброй ночи, улыбаясь, протянула ему Пажа:

- С наступающим Новым Годом, вас!

А Алёшкин папа рассмеялся и сказал:

- Да нет же, нет! Это не на Новый год! Это сыну! У меня сегодня сын родился!

- Прямо сегодня? – не поверила девушка, - 31-го?

А папа просиял:

- Да, прямо 31!

А потом извлеченный из коробки и помытый с мылом Паж был завернут в душную вату и куда-то отправлен. Вата щекотала нос и уши до тех пор, пока нежные женские руки не освободили его из пушистого плена.

- Посмотри, Алёшка, - восторженно охнула женщина, обращаясь к кульку в руках, - твоя первая ёлочная игрушка. Кулёк никак не прореагировал и даже не открыл глаза.

- Какой камзол красивый, как блестит перо… Повесим его дома на Ёлку.

Но так и не довелось Пажу взглянуть на Ёлку: мама с Алёшей (и Пажом) вернулись домой только спустя 3 недели, после своей маленькой победы над пневмонией. Январь подходил к концу, и наряженную кое-как папой ёлку разобрали, игрушки сунули в коробку, и уже никто не мог сказать, как вышло так, что Паж оказался на самом ее дне, под мохнатой мишурой…

Ни игрушки, ни даже сам Алёша не знали, какая же Ёлка будет в этом году. Мама лишь хитро улыбалась и говорила: «Дождись сочельника!». Что такое сочельник, Алёшка уже знал: в этот день мама не давала ему сладкого и не разрешала смотреть мультфильмы. Зато именно в этот день они наряжали ёлку. Мама с папой никогда не жаловали своим вниманием Новый год, а уж с рождением Алёши 31 декабря и вовсе перестали праздновать его. «У ребёнка должен быть День рождения», - всегда говорила мама. «А у мира – Рождество Христово», - всегда добавлял папа, обнимая ее за плечи.

Наконец наступило 6 января. Алёшу в этот день ждало сразу 2 прекрасные новости. Первая – сегодня его первый раз, как большого, родители возьмут с собой на ночную службу, а вторая – и мальчик даже икнул от возбуждения – он будет наряжать ёлку САМ!

Мама помогла принести коробку с балкона, и Алёша, бормоча то ли себе, то ли игрушкам: щас, щас!, принялся возиться с серебристой ленточкой, а она, как нарочно, не поддавалась на его уговоры и всё крепче сжимала в своих узловатых объятьях коробку. А внутри, все, все до единой игрушки застыли в стеклянном оцепенении. И вот, наконец, крышка откинута, все запахи и звуки мира обрушились на них. И привыкая к яркому свету, вдыхая наполнявшие квартиру самые разные ароматы, игрушки уже неспешно распаковывали праздник.

Алёша бережно, по одной, вынимал игрушки из коробки, каждую рассматривал, а некоторые даже целовал. Особо любимые сразу относил на Ёлку, вытягивая при этом шею и вставая на цыпочки. Остальные раскладывал в ряд на диване, чтобы затем выбрать еще несколько счастливчиков. Ёлка получилась замечательная: большой зеленый шар соседствовал с белым плюшевым далматинцем в новогоднем колпаке, легкие прозрачно-сиреневые бабочки – с Щелкунчиком, а белые царственные лебеди на прищепках, распушив свои роскошные перьевые хвосты со стразами, расположились неподалеку от шаловливых деревянных обезьянок, высовывавших язык и корчивших прочие забавные рожицы.

Алёша уже совсем было собирался сложить не пригодившиеся игрушки обратно в коробку, как его взгляд снова упал на старую мишуру. «Бедная, - сказал он, - тобой так давно не украшали Ёлку!». И потянув ее за один конец, он, наконец, обнаружил то золотисто-голубое сокровище, которым столько лет она владела одна. Зажав добычу в руке, Алёша бросился на кухню, чтобы показать маме. А мама, восторженно охнув, закричала:

- Нашёлся! Алёшка, представляешь, он нашёлся!

И, прижимая к себе игрушку, мама принялась радостно кружиться по маленькой кухоньке. У Пажа и без того кружилась голова, и, делая очередной виток с мамой, он пытался впитать в себя всё то, чего был лишен: такой вот он какой, Алёшка, волосы светлые, а глаза тёмные, а он-то думал, что они похожи, а мама совсем не изменилась, только волосы стала короче стричь, а еще здесь, оказывается, живет старый кот Тяпа, а купол церкви, что видна из окошка, как и рассказывали, похож на большой золотой шар, а Ёлка-то почти под потолок…

Через маленькую дырочку в берете Пажу продели голубую ленточку (под цвет камзола) и водрузили на самое почетное место на Ёлке – на самом верху, у большой красной звезды на макушке. И всё как-то не верилось, что это он, Паж, теперь тоже присутствует здесь, что, как и все прочие, дарит заключенную внутри него музыку праздника…

И глубокой ночью, когда Алёша с родителями уже крепко спали после красивой, но утомительной ночной службы, игрушки закончили свои многочасовые обсуждения необыкновенного превращения Пажа из тихони практически в принца. Устроившись поудобнее, заснули, наконец, и они. И только Паж не спал, и всё глядел, глядел своими нарисованными глазами на всё, что его окружало, и никак не мог наглядеться. Вместе с ним не спала и старая электрическая гирлянда – Алёшка вымолил у родителей, чтобы ее оставили включенной – и который раз устало пускала в путешествие по Ёлке свои разноцветные огоньки. Паж слышал, как гирлянда, чтобы не заснуть, повторяла шёпотом: раз, два, три, красный, желтый, голубой, пауза, затихаем, затихаем, раз, два, три, красный, желтый, голубой…Сон уже подкрался и к Пажу, как вдруг он почувствовал, что с ней что-то происходит: внизу, кажется, в розетке, раздался треск, и по всему гибкому телу гирлянды вдруг пробежала судорога. Мгновение – и маленькая злобная искорка взглянула на Пажа своими вечно голодными глазами. Еще мгновение – и она без следа проглотила бумажного солдата, которого Алёша вчера весь вечер рисовал фломастерами. Праздник моментально испарился, а вместо него раскинула свои сети тревога. Паж услышал, как ровно и доверчиво дышат во сне люди. Решение возникло моментально: он прыгнет вниз, героически погибнет, и они проснутся от звона стекла. Умирать было немного жаль – и дня-то не провисел на ёлке, а завтра будут гости, подарки, угощенье – но быть оплаканным Алёшкой, каждым осколком, каждой блёсткой, было не так уж и плохо. Паж собрался с силами, и… не смог пошевелиться! И как это Щелкунчик в сказке так легко оживал, так легко воевал? Паж напрягся, но снова ничего не вышло. Искорка давно уже выросла в искру, и откусывала пальцы на лапках обезьянок. Паж крякнул, оттолкнулся изо всех своих сил, и, наконец, полетел вниз, в пропасть, в темноту, к смерти.

Но всё произошло совсем не так, как представлял себе Паж: вместо пола он уткнулся во что-то пушистое и мягкое, а затем откатился на ковер. Старый кот Тяпа, мирно дремавший под Ёлкой, взвизгнул от ужаса, и рванул вокруг комнаты…

Все лавры, конечно, достались Тяпе: на следующий день, когда ароматы распаренного духовкой гуся навсегда изгнали запахи гари из квартиры, когда все игрушки уже привыкли к новой Ёлке, а фокусы с огоньками новой электрической гирлянды уже приелись, за праздничным столом вновь и вновь обсуждали необыкновенную интуицию и чуткость старого кота…История уже обросла новыми подробностями, и грозила превратиться в одну из тех семейных легенд, которую и через несколько лет – со смехом и шутками – не раз перескажут знакомым. Тяпа уже перестал отзываться на свое детское имя, и почтительное «Тяп Тяпыч» разносилось по всей квартире. Никого и не занимал факт того, как Паж оказался на ковре, а не на Ёлке, да еще и совершенно целый и невредимый… Но Пажу было всё равно, ведь теперь – и он это отчетливо знал – ему каждый год предстоит вместе с остальными ткать по всему Городу невесомое, прозрачное кружево праздника…

Рассказ занял третье место в конкурсе Святочных рассказов - 2010